О литературе и героизме в судебных речах в виду жесткой посадки.
Странной и удивительной была речь Андрея Кабанова на судебных прениях 24 марта. Мы узнали, что этот совсем не героического вида человек межнациональные конфликты лично улаживал, на бандитские ножи ходил, подвергал себя и свою семью смертельной опасности и лишениям, борясь с организованной преступностью, лично тушил лесные пожары, не отсиживаясь в офисе, а находясь без защиты на линии огня, что при этом ужас его охватывал, а он стоял, понимая, что если побежит, то побегут все.
Выступление Андрея Юрьевича напомнило мне другой судебный процесс и другое выступление подсудимого. Хотя, между ними пропасть по статусу персон и содержанию речи, да и времени прошло немало, но в памяти всплыла именно эта историю.
Конец 1990 годов, я работаю судебным репортером и отвечаю на письма читателей в «Ивановской газете».
Ленинский районный суд в то время располагался в старом особняке на улице Пушкина, в котором сразу после революции находился Иваново-Вознесенский губисполком под председательством Михаила Фрунзе. Высоченные потолки, чуть не насквозь прогнившие рамы, дует изо всех щелей.
Осень и очень холодно. Троеглазов никак не даст тепло. Накануне судебного заседания как раз делал репортаж о подготовке к пуску тепла из траншей и окопов, в которых лениво копошились ремонтные бригады (прямо как Кабанов на передовом рубеже), поэтому знаю, что тепла не видать еще долго, от того совсем грустно и тоскливо.
В большом зале суда рассматривается мое первое дело, которое я отследил полностью. Причина интереса к нему? Да никакой, сегодня на такой суд журналиста пряником не заманишь – просто как-то так получилось, надо же было с чего-то начинать.
В зале, в котором могло поместиться человек пятьдесят, только судья, секретарь, прокурор, защитник, подсудимый и я. Судят многократного сидельца, который опять что-то украл у соседей или отнял сумку у прохожего в своем же дворе. Опять сядет. Все знают, что происходит, чем закончится, включая точный срок в приговоре – конвейер. Даже для меня, для которого все в диковинку, уже все очевидно.
Состояние оцепенения от холода и тоски. Ветер задувает через рамы так, что слышно и физически ощущаешь его холодное прикосновение. И вдруг затуманенное сознание ловит какой-то необычный сигнал. А подсудимый обращается с последним словом.
Оцепенение и сон прошли мгновенно: какой текст! Поднимаю голову и вижу, что ни судья, ни прокурор, ни защитник, ни секретарь – не понимают происходящего и не могут оценить по достоинству один из самых известных отрывков в мировой литературе.
Может, они не читали роман американского писателя Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать», может, забыли его. Но в следственном изоляторе читали и помнят! То ли подсудимому кто-то продиктовал эти строки в камере, то ли он их сам знал в какой-то своей прошлой жизни, и они ему напомнили его настоящую жизнь.
Вот, что он читал, добавив только пару фраз в начале и конце цитаты, даже ничего не просив у суда (Морозову, Кабанову, Сверчкову, Крупину посвящается):
«Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его – от пеленки зловонной до смердящего савана. Всегда что-то есть».
Смысл этого «всегда что-то есть» понятен и без контекста. Антигуманистический посыл фразы не верен, я с ним не согласен, но как это ложится на судьбы многих людей и их мировоззрение и отношение к окружающим и миру.
И уж, если было, зачем отрицать? Вор-разбойник-рецидивист, чья судьба никому не интересна, мне кажется, лучше и откровеннее самовыразился, хотя и не стоял на рубеже огня, не боролся с преступностью и правовой неграмотностью, не думал о судьбах народа и реформе местного самоуправления, скорее, наоборот.
Благородные коррупционеры тем отличаются от простых уголовников, что искренне думают о себе лучше, чем другие.