Если даже слов президента уже никто не слышит и его грозных окриков никто не боится, то, наверное, скоро наступит время действий, — когда слов больше нет.
Причем слова кончились у всех: у власти, у народа, у интеллигенции, у оппозиции. Извините, конечно, что я так четко отделяю народ от множества других социальных слоев — это, вообще-то, не я, это в давней российской традиции. Мы, журналисты, и народ. Мы, русская интеллигенция, и народ. Мы, власть, и народ. Мы, властители дум, элита, военные, ученые, и народ.
Никто не хочет быть народом. Все отождествляют себя с какой-то особенной частью опять-таки не народа, а общества или государства, чтобы хоть как-то противопоставить себя хоть кому-то — лучше всего народу, потому что его никто не видел, а если видел, то не понимал.
Это сублимация индивидуализма, с которым в России всегда была проблема. Крестьяне жили своей общиной, а дворяне своей — тоже общиной. Тяга к индивидуальному растворялась в его разновидности — обособленному самовосприятию некой группы; за личный индивидуализм в России всегда вешали, расстреливали, ссылали, лишали спецпайка, не давали пропуск на трибуну, исключали из партии. «Организация удесятеряет силу», — цитирую я классика псевдомарксизма.
Так что, когда мы слышим местоимения «мы» и «вы» надо правильно понимать, что или кто за ними скрывается. То есть фраза «Весь народ в едином порыве что-то там» относится к определенной прослойке изгоев, которым недоступно счастье избежать этого самого «порыва». А сакраментальное — «Жить стало лучше, жить стало веселей» или даже «Мы стали более лучше одеваться» — к народу не относится, ну или совсем чуть-чуть.
Видите, как я ловко и незаметно снова вернулся к теме, то есть к словам. Чего вы еще не слышали про нашу российскую власть, про коррупцию, про стабильность, про международный империализм, про духовность и про олигархов? Мы слышали и знаем все, и мы слушаем и узнаем все больше каждый день. И что? Слова не значат ничего, слова, которые что-то значат — кончились, а других не будет.
Слова кончились даже у Путина. Еще пару лет назад только одно его обещание «доктора прислать» вызывало панику на бирже, распродажу активов компании (куда приедет «скорая» от Путина) и массовый сердечный приступ у всех присутствующих.
А сегодня? Он бедолага, впервые за много лет вынужден был дважды произнести одно и тоже слово «Энергострим», чтобы не то что напугать, а обратить внимание на себя. А эта художественная сценка на совещании по ТЭКу, где Путин разговаривает с главой Русгидро? Казалось, еще немного и Евгений Дод скажет ему: «Ты достал, Вова, забыл, как дела делаются?».
Жертва Навального Пехтин. Да у нас в Бразилии этих донов Педро… Скоро без удивления будем читать про то, как какой-нибудь Пехтин младенцев живыми ест, из-за чего покинет (на время) пост председателя Попечительского совета детдома в своем родном городе.
Мы все вместе, подробно и обстоятельно, самое главное, никуда не торопясь, проанализировали итоги выборов, их организацию, выборные технологии, методы и способы обмана, подкупа и проч. Для нас нет тайн в политике.
Всё знаем. Обо всем можем говорить — это безусловное достижение путинской эпохи. В отличие от брежневской. И этим они гордятся, этим они оппонентов наповал сражают. Вот это демократия и свобода! Но смысл в том, что при Брежневе слово еще что-то значило, а при Путине слово не значит ничего, поэтому и можно говорить что угодно и разоблачать кого угодно — без последствий как для говорящего, так и для «оговариваемого».
Мы пришли не в цивилизованное пространство, а подошли к опасной черте, когда наши мысли, чувства, знания не воплощаются ни во что. Это распад. Нет абсолютно никаких механизмов взаимодействия между обществом и властью, нет коммуникации, нет слов, которыми сейчас можно до кого-то достучаться и кому-то что-то объяснить.
Когда тебя не слышат ты делаешь одно из двух: либо уходишь, либо, политкорректно выражаясь, пытаешься вступить в физический контакт. Все из страны не уйдут, поэтому рано или поздно отсутствие вербального взаимодействия между властью и каким-то мифическим народом, которого пока еще никто не видел, приведет к преодолению разобщенности, то есть попытке наладить непосредственное взаимодействие на физическом уровне.
То, почему этого пока не происходит объясняется тем, с чего я начал — никто не хочет причислять себя к народу, все хотят быть элитами, советниками, оппозицией. Народ закамуфлирован под различные прослойки, которые ждут, что кто-то другой (народ, наверное) все сделает и всех победит.